Я написал пьесу. Актеры отказались играть. Коллектив театра даже написал письмо, в котором говорилось, что моя пьеса «удар по либеральным ценностям».
И причины того, что не сформировался пул русских авторов, пишущих комедии, драмы, трагедии для публики, для театра, а не для себя, известны. Первая причина в том, что в конце 80-х — начале 90-х была задана литературная мода на такой постмодерн, который был очень густо замешан на антисоветизме. Все 90-е годы все эти программы финансировались как государством, так и зарубежными фондами.
Возьмем тот же самый verbatim. На одной передаче, посвященной драматургии, я схлестнулся с одним апологетом этой системы создания пьес. Говорю ему — объясните мне, как человеку дремучему, что же это такое? «Ну, что вы!» - отвечает мне человек, - «это ж когда едут на завод, ходят по цехам, неделю слушают разговоры, записывают, о чем говорят люди, потом приезжают и за неделю пишут пьесу». Они за новое течение выдали «хорошо забытое старое», причем исконно советское. Во времена моей литературной молодости это называлось «драмодел с комсомольской путевкой в кармане»!
И на фоне этих идей вербатима и сформировалась новая драма. Изначально заложенная депрессивность и негатив, обязательные поиски черной изнанки даже там, где ее нет. Это была такая эстетика, и она может быть, но она не может быть мейнстримом. А она объявлялась мейнстримом, она официально поддерживалась, за эти постановки раздавались премии, авторы были все в «масках», хвалебных публикациях и т.д.
Иронический модус повествования — один из признаков постмодернистского произведения, но ведь наша новая драма на сатиру так и не вышла. Сатира предполагает наличие у автора какого-то позитивного целеполагания.
Кому-то не нравилась действительность, кому то нравилась мода на то, что не нравится действительность. Сложилась группа авторов, лаборатория, где пьеса уже стала писаться для чтения в кругу единомышленников. А если автор не рассчитывает на большой зал, который будет наполняться хотя бы раз в месяц, тогда его ожидает судьба пещерных насекомых.
За ненадобностью атрофируются воспринимающие органы, позволяющие адекватно воспринимать действительность большого мира. Мне этих ребят жалко, они уже доросли до возраста, когда их пьесы должны идти по всей стране, а их творческая зрелость адекватна залу на 50 человек, куда приходят единомышленники.
Социальная острота произведения не означает приверженность автора именно либеральным ценностям. Либерализм и оппозиционность — не синонимы. А что самое главное, нормальная драматургия не может быть насыщена либеральной идеологией. А либеральная идеология перемен, а серьезное искусство, оно всегда консервативно. Что раздражало в Эрдмане, в Булгакове? Консерватизм раздражал. Никого не раздражала «Оптимистическая трагедия» Вишневского, потому что тогда это был авангард. А что такое «Дни Турбиных»? Это «Три сестры», пережившие гражданскую войну. Консерватизм и оппозиционность либеральному напору вызывали раздражение. У нас в руководстве театров возобладало либеральное направление. Поэтому автор, который предлагал нормальную мейнстримовскую пьесу, которая может собрать большой зал, вызывал раздражение и опасение. Зачем я буду ставить пьесу, в которой все не так, как мы между собою говорим.
Ну, не либерал я. Как Достоевский, как Чехов — не были они либералами. Большинство хороших писателей в России были консерваторами. Этому есть причина. Эстетика либерализма - она очень поверхностная.
Как можно определить состояние дел вообще в цехе драматургов на сегодняшний день?
- Произошла депрофессионализация, она связана именно с постмодернистским релятивизмом. Где очень лояльное отношение к слабым вещам, где все оправдывалось особым взглядом автора - «она так видит, у него такое дыхание». Какое дыхание? Если ты пишешь роман, то у тебя должна быть завязка, кульминация и развязка. Если герой появился, он не может в середине романа исчезнуть. В драматургии соблюдение законов жанра еще важнее.
- Произошла депрофессионализация, она связана именно с постмодернистским релятивизмом. Где очень лояльное отношение к слабым вещам, где все оправдывалось особым взглядом автора - «она так видит, у него такое дыхание». Какое дыхание? Если ты пишешь роман, то у тебя должна быть завязка, кульминация и развязка. Если герой появился, он не может в середине романа исчезнуть. В драматургии соблюдение законов жанра еще важнее.
Почему у Шекспира в пьесах столько убийств, заговоров, принцев, королей? Потому что он с площадным театром состязался. У них были сплошные короли, измены и заговоры. Он говорил, люди, у меня то же самое: казни, убийства, заговоры и короли! Приходите в наш театр! И когда уже люди к нему пришли, он предлагал поговорить на тему «быть или не быть». То же самое и с современной драматургией.
Наши режиссеры разучились просто ставить пьесу, им нужна обязательно какая-то вивисекция.. Они забывают, что есть нормальная пьеса, которую можно и нужно ставить в том времени, про которое написал автор, где есть нормальные диалоги, репризы. Видите, как все взаимосвязано — опять претензия к драматургам совершенно обоснованная. У нас же ушли из пьес репризы! У Чехова даже есть герои, которые были им введены для реприз. Сидишь в зале и видишь, как зрители очень хотят на что-то среагировать, а им реагировать не на что.
Я вообще считаю, что если ты выходишь из театра и в голове у тебя не осталось 5 — 10 фраз, значит это плохая пьеса. Хорошая пьеса должна быть афористична, иначе это ни к чему не обязывающий текст. Литературная работа требует такой организации слов, чтобы они запоминались.
Юрий Поляков: «Наши режиссеры разучились просто ставить пьесу, им обязательно нужна какая-то вивисекция»
Юрий Поляков: «Наши режиссеры разучились просто ставить пьесу, им обязательно нужна какая-то вивисекция»
http://dramsib.livejournal.com/50122.html
