Звезду симбирской драмы Владимира Кустарникова зрители видели в гробу.
В конце 90-х прошлого столетия молодой тележурналист и начинающий драматург из Новосибирска Игорь Муренко написал трагикомедию «Шутки в глухомани» в 1997 году, которая очень скоро поменяла исключительно новосибирскую прописку на бессрочную регистрацию по всей необъятной России — от Тамбова до Комсомольска-на-Амуре. Прошло десять лет, Муренко дорос до главного редактора вещания ГТРК «Новосибирск», а «Шутки в глухомани» тихим ходом добрались до ульяновских подмостков, где и были представлены недавно на сцене облдрамтеатра в постановке актера и режиссера Евгения Редюка. «АРТ-ХАУЗ» попытался вникнуть в экзотику деревенского юмора образца 2009 года
Спектакли по пьесе Муренко не раз уже становились лауреатами фестивалей и в гламурной Москве, и в далеком Париже. И потом, это уже в русской генетической памяти заложено: чем глубже приобщаешься к современной цивилизации, тем более далекой и неведомой, а потому манящей оказывается жизнь простой русской глубинки. Романтика деревенского быта нынче как новомодный экстрим. Но есть у «Шуток в глухомани» и свои опасные рифы. Пьеса — не просто комедь смеха ради. Да и вся интрига закручивается вокруг такой сложной темы, как смерть антигероя. Об похожий сюжетец Эрдмана «Самоубийца» не один театр «зубы обломал».
В Ульяновском театре драмы имени Гончарова эти рифы решили бодро и весело проскочить. На фоне расписных под хохлому художницей Ириной Соловьевой декораций. Да под аутентичные запевки группы «Иван Купала». Гуляй, деревня. И ведь гуляет. На «похоронах» местного «иванушки-дурачка» Саньки. Напутали что-то врачи в райбольнице и прислали родным весть о кончине Александра прямо в больничной палате. А Санька возьми и вернись домой — живой и невредимый. Поняв, что родня готовит по нему панихиду, он решает и впрямь прикинуться покойником. И под это дело послушать, что про него говорить будут. Особенно озадаченный тем, будет ли убиваться от горя его жена Валя, Санька укладывается в гроб. Собравшиеся приступают к поминкам еще до похорон. Недолгое оплакивание постепенно перерастает в шумный балаган с песнопениями. Брошенный, забытый всеми «умерший» брат, муж и сын негодует и пытается всеми способами напомнить о себе. Но не тут-то было — все подгулявшее семейство увлечено собственными взаимоотношениями и случайным гостем из Москвы — известным киноартистом Самсоном Стручковым…
Так уж повелось в симбирской драме: когда устает почтенная публика от шекспировских трагедий и сартровских экзистенций, приходит Редюк и спасает кассу. Над его «темными комедиями», «двумя зайцами» и «примадоннами» зрители хохочут не переставая. Вот и «Шутки в глухомани» превратились в непрерывную «смехопанораму». Согласно ремаркам автора, гроб превращен в лодку, которая фантазией постановщика расписана игривыми цветами на зеленом фоне. От финала с настоящей смертью деревенского дурачка Вити в ульяновском варианте отказались. В спектакле все забавно — пьют, любят, страдают. Лишь временами почудится, что словно со страниц Федора Абрамова забрела сюда баба Паша (Людмила Даньшина). Или тоской героинь Островского зацепит душевные струны играющая Валю Вероника Власова. То покажется нечто поприщинское в Самсоне Стручкове (Денис Верягин), оказывающемся под занавес пациентом психушки, выдающим себя за кино-звезду. Мыкается по сцене «тенью отца Гамлета» Артем Зайцев, задевающий за живое переживаниями своего так и не повесившегося Витьки (Артем Зайцев). А уж Владимир Кустарников, знающий путь от великого до смешного, в «Шутках…» в расписном гробу явно чувствует себя в своей тарелке. При этом, когда надо, и слезу подпустит, и заставит весь зал замолчать в тему, недоумевая: почему, дескать, не смешно. Переигрывает всех.
Такая вот эклектика ни к селу ни к городу. Лишь когда надрывно зазвучит «Вьюга» в исполнении Григория Лепса (логичное музыкальное оформление спектакля от Олега Яшина — несомненный плюс спектакля), замрет все внутри от ощущения, что вот она, трагически-безысходная развязка и разгадка всей этой веселухи. Да только спектакль уже закончился.