Все пьесы Игоря Муренко
можно прочитать здесь https://proza.ru/avtor/armariyn
На вопросы «Новой Сибири» отвечает известный новосибирский писатель, известный своими актуальными пьесами, участник проекта Антона Веселова «Люди как книги».
Игорь Муренко — член Гильдии драматургов России, один из соучредителей секции драматургов при Авторском совете РАО. Участник лаборатории драматургов, режиссеров и критиков Урала, Сибири и Дальнего Востока, семинара драматургов России в Рузе. Печатался в журнале «Современная драматургия», в сборнике «Мы выбираем Новосибирск», в электронном литературном журнале «ЛиTerraтура». Пьесы Муренко ставились в Белоруссии, Болгарии, Казахстане, Литве, России, Узбекистане, Украине и Франции. К примеру, «Шутки в глухомани» поставлены в 87 театрах, включая Новосибирский НГДТ, где спектакль более 20 лет идет на неизменных аншлагах. Пьеса «Моя жена — робот» стала победителем международного конкурса пьес «Время драмы, 2019, осень». В конце января читка этой пьесы прошла в НГОНБ в рамках проекта Антона Веселова «Люди, как книги», а в конце февраля — в Доме актера.
— На театре говорят: на актера нельзя научить — можно научиться! А на писателя научить можно? Мастер-классов и семинаров для этого достаточно?
— Писателем, драматургом, поэтом нужно родиться. Никакие мастер-классы и семинары не помогут. Можно ли «научить на оперного певца» человека без голоса и музыкального слуха? Ответ очевиден.
— Прилепин считает, что Водолазкин достоин Нобеля. А вы так о ком сказали бы?
— Честно говоря, не знаю, кто достоин. Я как-то об этом не думаю. Я вообще считаю, что писатель должен писать не для жюри какой-либо премии, а для Господа Бога, себя и своих современников. О славе у потомков можно не думать. Тут все непредсказуемо. Тем более что престиж литератора все падает и падает. И не только из-за конкуренции со стороны компьютерных развлечений, но и из-за того, что цивилизацией уже накоплены миллионы произведений миллионов писателей. И затеряться в этой миллионной толпе отдельному писателю легче, чем оставаться на виду.
— К слову, о миллионах. Лауреаты первой премии «Лицей» получили по 1,2 млн руб. Не многовато ли для делающих первые шаги в литературе?
— Известно — ранний успех губителен. Очень много писателей не выдержали проверку большими аплодисментами в молодости. Их эго раздулось, а с раздутым эго не написать шедевра. Уверен — молодой литератор какой-то период времени должен страдать. Только в страдании рождается что-то стоящее. И только когда сам страдаешь, можешь сочувствовать своим персонажам, сопереживать с ними их тяготы и горести. А какое уж тут страдание — миллион двести тысяч за первый опус. Можно купить машину и еще отдохнуть на Капри. Плюс интервью, фотосессии, сладкая шумиха. Следующие свои писания такой автор уже будет мерить большими деньгами, будет писать ради денег. А все, кто писал ради денег, были быстро забыты вместе со своими литературными поделками. На втором пути тоже могут появиться признание и приличные деньги, но они уже будут заслуженными, выстраданными. А значит, они уже не повредят эго. Поэтому тот, кто вступает на это поприще, должен сделать выбор, чему он будет служить.
— Графоман — кто говорит: «Пишу не хуже других!» А для вас это кто? Чем опасно сообщество графоманов?
— Графоман — это человек, который не рожден для литературного творчества, но который пытается им заниматься. Известно, если человек занимается не своим делом, то он приносит много вреда. Графоманы — словно сорняки в огороде. Они живучи и агрессивны. Стремятся заполнить собой все пространство, душат культурные растения. Но в огороде возможна прополка. В литературе с прополкой сложнее. Особенно если сорняк дорвался до власти и от него многое зависит. Но, кстати, графоманом могут обозвать любого, даже того, кого через сто лет назовут гением. И назовут гения графоманом, скорее всего, графоманы. Потому что гениальная, талантливая голова, как правило, распознает гениальную, талантливую голову. Пример: Гете — Шекспир, Немирович-Данченко — драматург Чехов и другие пары среди известных имен, а также редакторы издательств, которые в рукописи распознали талант и первыми опубликовали произведения будущих классиков… Но отговаривать графоманов писать я бы не стал. Пусть пишут. В это время они сидят дома, а не грабят, воруют, насилуют, устраивают цветные революции. Чем больше графоманов, тем меньше преступности.
— Вопрос о сидении дома. Как пережили самоизоляцию?
— Непросто, как и все. Хотя каждый день старался выбираться на свежий воздух — конечно, соблюдая телесную дистанцию. Общеизвестно — без ходьбы на свежем воздухе иммунитет слабеет. Даже в тюрьме есть ежедневные прогулки. И одно из наказаний там — лишение прогулок.
Что и говорить — карантин подпортил настроение и планы. В конце февраля после читки в Новосибирском Доме актера моей новой пьесы «Моя жена — робот» наметилась постановка ее в мае-июне в одном из театров, но теперь все подвисло. В национальном театре Чувашии в сентябре намечалась премьера «Шуток в глухомани», теперь, понятное дело, в сентябре она не состоится, перенесется на более поздний срок. В народном театре Мордовии ко Дню Победы должна была состояться премьера спектакля по пьесе «Комедия органов внутренних дел», но не состоялась. Как не состоялась к 9 Мая и читка этой пьесы в Московском драматическом театре под руководством Армена Джигарханяна. Пьесу «Моя жена — робот», правда, прочитали в карантинном варианте в Калужском драматическом театре, но это было в интернете, каждый актер находился у себя дома, это было явно не то. Так что даже карантинная читка на удаленке уступает читке в театре. Также тормознулось в московском издательстве издание сборника победителей конкурса новогодних пьес, организованного Гильдией драматургов России в 2019 году. В нем моя пьеса «Мусорные бяки» победила в номинации «Новогодняя пьеса для взрослых». Словом, карантин — это ничего хорошего.
К тому же на карантинное настроение наложилось прощание с пьесой «Моя жена — робот». Всегда, когда закончишь пьесу, трудно с ней расставаться. Ты уже сжился с персонажами, с каждым из них ты одно целое. И вот — работа закончена, больше нечего добавлять, исправлять. Нужно отдаляться. Ты словно корабль, который отходит от пристани, а на ней тебе машут руками родные люди — персонажи твоей пьесы. И ты с ними прощаешься навсегда. Это очень тяжело. У меня такой период всегда проходит болезненно и длится до полугода. Поэтому я не понимаю — как это можно закончить пьесу и сразу начать другую.
— В людях поселился страх заболеть коронавирусом. А какая зараза страшнее — вирусы наживы, равнодушия, бездарности?
— Искусство своими шедеврами давно развенчало вирусы наживы и равнодушия. Вряд ли я могу тут что-то новое добавить. Бездарность же, по-моему, не вирус, а данность от рождения. Это просто неспособность к определенному виду деятельности. Признать себя бездарным для искусства не каждому по плечу. И это всегда личная драма. Преодолеть ее, найти себя в другой сфере — на это требуется ум и мужество духа. Человек, который смог это сделать, да еще не аккумулирует зависть к талантам в искусстве — достоин огромного уважения. К сожалению, приходится чаще наблюдать людей, которые не смогли поставить себе жестокий диагноз и своей деятельностью наносят большой вред драматургии, поэзии, живописи и т. д. (особенно тогда, когда проводят мастер-классы, становятся членами, а то и председателями жюри фестивалей и конкурсов), — а они очень активны, амбициозно-чванливы, терпеть не могут талантливых людей, поэтому любят «не пущать».
Что касается коронавируса, то он пока что не освоен искусством. Хотя уже появились пьесы на эту тему. Я еще их не читал, потому что не хочется. Поэтому не знаю, что у них за жанр. Однако не думаю, что это могут быть комедии. Смешного в том, с чем столкнулось человечество в этом году, совсем нет.
— Где проще выживать драматургу — в мегаполисе или келье?
— Келья налагает на тебя духовные обязательства. Ты должен писать то, что угодно келье. Если понимать келью не как место, принадлежащее церкви, секте, учению, а как узкое физическое пространство для творчества, то — да, это отлично. Каждый писатель, живя в мегаполисе, должен организовать для себя келью. В келье, особенно без окон и без звуков, творится великолепно. Это я понял, когда работал репортером теленовостей в государственной телерадиокомпании «Новосибирск». После съемок, пока проявляется кинопленка, нужно было быстро написать текст репортажа, а затем идти на монтаж. Материал должен выйти в шестичасовом вечернем выпуске новостей, он назывался «Панорама». В редакционной комнате с телефонными звонками, разговорами сотрудников, с окном на небо и деревья быстро написать текст было сложно. И тогда я уходил в один из пустых кинозалов (у нас их было три), запирался и там без окон и шума раза в два быстрее писал текст. То же самое и с пьесами. Нужно уединенное место. Место, где ты будешь ловить Жар-Птицу. Чтобы ее поймать, нужно, чтобы никто не мешал…. Если понимать келью как домик в деревне, то заниматься творчеством можно только будучи помещиком. Иначе деревенский физический труд для жизнеобеспечения не оставит тебе времени для интеллектуальной и духовной работы. Так что мегаполис и только мегаполис… с кельей. И мегаполис бодрит, а домик в деревне расслабляет.
— Современный человек станет абсолютно беспомощен в быту, как только отключат электричество. Вам не страшно думать о такой перспективе?
— Жить, как жили во времена Пушкина, будет непросто. Города опустеют — ведь в многоэтажках не будет воды, света, канализации, отопления. Придется строить небольшие дома, топить печку. Телефона, телевизора, интернета, самолетов, метро, трамвая, автобусов не будет. Все, к чему привыкли, исчезнет. Начнем вновь ездить на лошадях, писать письма на бумаге, которые будут доходить до адресата через несколько месяцев, а если за океан, то и через полгода. Будем гладить утюгом с горячими углями. Но нет худа без добра. Появится и существенный плюс — пошлости станет во сто крат меньше, ее медийные трансляторы исчезнут. Народ вновь станет читать книги, ходить в гости, устраивать домашние спектакли. Если встроить печное отопление в здания театров, а в люстрах лампочки заменить на свечи, то театры переживут ренессанс — значение театров вновь будет огромным, конкурентов-то не станет. То есть для театральных драматургов наступит золотое время. Воссияет их слава, прибавятся деньги. Пожилые станут рассказывать юным о технических штучках эпохи электричества, но те им не поверят. Скажут: «Сказки». Выходит, сейчас мы живем в сказочное время. Почему же в соцсетях, особенно в комментариях под статьями, столько нытья?
— Насколько сильно ваше чувство азарта?
— В карты играть не любил. В казино был всего один раз — в Монте-Карло. Проиграл пять евро и успокоился. Но все-таки считаю себя азартным человеком. Это проявилось уже в подростковом возрасте. Например, два сезона был чемпионом пионерского лагеря по легкой атлетике. Был также лучшим бомбардиром сборной лагеря по футболу. В десятом классе выиграл чемпионат школы по настольному теннису. Чуть позже с азартом играл роль Маскариля в спектакле студенческого театра НГУ по пьесе Мольера «Смешные жеманницы». С азартом отдавался работе на студии телевидения — был защитником униженных и оскорбленных. Да и пьесы пишу с азартом — в состоянии здорового сумасшествия. Иначе как назвать человека, который с пяти утра до 11 вечера сидит за ноутбуком, а назавтра в пять утра подскакивает и вновь принимается за работу. Да еще ночью может проснуться и что-нибудь записать в блокнот. Конечно, это не всегда такое сумасшествие, а только тогда, когда «заискрило».
— Приведите пример своего спонтанного поступка!
— Он связан с азартом. Я сам себя удивил, не ожидал от себя такого. Даже не думал, что я такой. Дело было в Египте. Поехали мы в пустыню на квадроциклах. Инструктор показал, как заводится, где газ, тормоз. Предупредил, что едем колонной, на расстоянии от 20 до 30 метров друг от друга со скоростью километров 30-40. И вот двинулись. Сразу от базы началась пустыня. И я внезапно для себя помчался в сторону от колонны, перпендикулярно к ней со скоростью не менее ста. Метров через триста повернул обратно и промчался мимо колонны теперь уже в другую сторону и вновь перпендикулярно к ней. И еще так повторил разочек. Когда я мчался в сторону от колонны, у меня возникла иллюзия, что я один мчусь на большой скорости по пустыне. Я и пустыня. Мы, словно слились в одно целое. У меня захватило дух, радость зашкаливала. Ко мне подъехал египтянин, тормознул меня и говорит: «Послушай, друг. Меня из-за тебя уволят. Пожалуйста, езжай в колонне, как все». Конечно, я не стал подводить инструктора, вернулся на свое место в колонне и дальше уже ехал без выкрутас. Перед тем, как тронуться в обратный путь, ко мне подъехал старший инструктор колонны и сказал: «Езжай за мной, не отставай», и помчался с огромной скоростью. Я за ним. Метров через 500 он остановился. «Хорошо, — говорит, — доверяю тебе замыкать колонну». Получается, он меня проверял. Стемнело. Я ехал последним в колонне. Странно, что замыкал ее не кто-то из инструкторов, а я. А вдруг случилась бы поломка и кто-нибудь из колонны отстал? Когда мы въехали на базу, два инструктора египтянина радостно приветствовали меня. Видимо, им понравилось, как я помчался в сторону от колонны по пустыне. Возможно, они приняли меня за профессионального гонщика. Хотя я ехал на квадроцикле впервые, а на мотоцикле гонял давно — в 14 лет, когда гостил в деревне у бабушки.
— Кому из режиссеров доверили бы экранировать вашу пьесу «Шутки в глухомани»?
— Никому. Пусть живет в театральном варианте. Вдруг кинорежиссер нарежет пьесу на кусочки, перемешает (как в моем негативном театральном опыте) и так снимет. И получится не фильм, а белиберда. И все будут думать, что это я виноват — написал такую чушь. А в театре позорный спектакль проживет недолго. Если кто и подумает, что это я написал плохую пьесу, то об этом скоро забудут. А фильм живет дольше… Кстати, я мог бы снять фильм и сам. Четыре года я был сценаристом и режиссером-постановщиком телесериала «Тебе решать» государственной телерадиокомпании «Новосибирск», сериал показывался в эфире Сибири и Алтайского края. Каждая серия — это был отдельный фильм. Может быть, помните? — пять городов выбирали интерактивным голосованием прямо в эфире один из двух финалов фильма. Например, в серии «Воровка от Гиппократа» — вернуть кошелек мужчине, уронившем его на улице и оставить голодным сына-подростка (а врачу, матери-одиночке несколько месяцев задерживают зарплату — в 90-е годы) или не вернуть и накормить сына? (Народ выбрал — кошелек не возвращать и накормить сына.) Так что киношный опыт был — под моим руководством было снято 46 фильмов.
— С точки зрения драматурга — что такое оптимизация усилий?
— Это усилия, чтобы заставить себя засесть за новую пьесу. Написать пьесу (настоящую, не однодневку), чтобы у самого в процессе мурашки по коже — это все равно что перенести тяжелую болезнь. И потом долго — не меньше полугода выходить из нее. Организм не хочет входить в состояние болезни и постоянно увиливает от написания пьесы. Заставить себя засесть за работу не так-то просто. Тем более когда знаешь, что муки творчества сменятся нервотрепкой при продвижении до сцены твоего дитяти. А здесь целый набор ударов по самолюбию. Не лучше ли почитать, посидеть за компьютером, посмотреть по телевизору футбол? Тогда тебя точно никто не обидит.
— Вопрос о неоднородности культурного зрительского сообщества. В театрах и филармониях аншлаги — в отличие от выставочных залов и мест, где проводятся литвечера. Как приобщить к поэзии театралов?
— Сложный вопрос. Вряд ли я знаю ответ. Могу только поразмышлять. Люди идут туда, где им хорошо. Может быть, поэты тоже отчасти виноваты, что к ним мало идут? Не потворствуют ли они постмодернистской моде? Стихи некоторых поэтов напоминают картины художников-маляров — много красочных пятен при отсутствии смысла, много разлома и нет цельности, вместо постижения фантастической, бесподобной, ошеломляющей, завораживающей реальности — абстрактная «визуальная история», которую как хочешь, так и понимай. На уровне отдельных строк у некоторых поэтов — иногда вроде бы неплохо, есть открытие мира. Но в целом, о чем стихи — непонятно. Нет телеграммы мысли и чувства. Правда, должен оговориться — есть великолепные современные поэты, настоящие поэты, уверен — их стихи переживут свое время. Почему к ним не идут на встречу на литературный вечер? Может быть, потому что такие поэты стали хуже различимы в массе пишущих? На мой взгляд, с появлением ноутбука и интернета количество людей, захотевших стать поэтами, прозаиками, драматургами, многократно возросло. Ноутбук — это такая потрясающая штука, на нем так и тянет что-нибудь выстукивать. Вот народ и засел «за литературу». К тому же не нужно унижаться, обивая пороги журналов и издательств, — сам можешь публиковать, интернетовских возможностей масса. Ни один литературный вечер в библиотеке не соберет такую аудиторию, какую имеет интернет. Твои стихи может прочитать не только вся Россия, но и весь русскоязычный мир. Так что вновь повторю — нет худа без добра.
— Вопрос о самоорганизации. Почему протесты в стране выражаются только неявкой на избирательные участки? Ведь, кажется, совсем недавно была Манежка…
— А как же июльские протесты в Хабаровске? Пожалуйста — уличная форма выражения недовольства. Я за ее мирную форму. За интеллигентное лицо. Без грубостей, оскорблений и насилия. За уважения полиции народа и народа полиции.
— Что чувствуете, когда известные люди становятся героями криминальной хроники?
— Ничего не чувствую. Равнодушен. Известность — это еще не святость. Мало ли кто может быть известным — даже самая ничтожная и порочная личность. Такие и блуждают по криминальной хронике.
— Помечтаем. Приглашает вас президент и спрашивает, чем помочь. Что ответите?
— Попросил бы помогать, а точнее — развивать регионы одинаково с Москвой и Питером. Попросил бы финансовые ресурсы делить пропорционально количеству жителей. Московские театры получают миллиарды, а театры в провинции — в сотни раз меньше. В Москве каждый год строится около двадцати станций метро, а в Новосибирске строительство метрополитена заморожено. (Новая станция на старой линии к Международному чемпионату по хоккею не в счет.) Во многих областных центрах России даже и не планируют строить метро, а давно пора бы. И так по многим позициям Москву и Питер заваливают деньгами, как любимчиков, а регионам остаются крохи, мы словно пасынки. Из-за этого народ уезжает из провинции в эти богатые мегаполисы. Чего мы добиваемся — чтобы в двух городах жило 130 миллионов, а на остальной территории миллионов десять? Разве это не ослабит Россию?
— Русский язык стремительно меняется — в него активно приходят заимствования, смайлики, новые грамматические конструкции. К чему это может привести?
— Больная тема. У меня, например, вызывает раздражение засилье англицизмов. Почему-то многим кажется, что если не щегольнуть английским словечком, то твое высказывание покажется простоватым. Одно дело компьютерная терминология — тут да, без английского сложно обойтись. Но когда он совершенно не к месту, когда можно изъясняться русской лексикой, зачем загрязнять родной язык? Например, одна московский театральный критик написала в Фэйсбуке, приглашая на «сиатеэкшин»: «Рекрутинг без ограничений. Сторителлинг на конкурсной основе». Я написал ей, попросил не коверкать родную речь, обходиться без инговой и других английских грамматических форм. Она стала спорить, но, когда сказал, что она известный критик, что на нее равняются, к ней прислушиваются, она признала мою правоту и пообещала строже относиться к употреблению иностранных слов.
Вы спрашиваете: «К чему это может привести?» Да к тому, что лет через 50 наши потомки перестанут понимать тексты Ивана Бунина, Федора Достоевского, Льва Толстого, Антона Чехова, вообще всех наших классиков. Русский язык, а с ним и русская культура будут уничтожены. Есть силы, которые этого хотят. Мы должны этому противостоять, давать англофилам и другим разрушителям — бой.
Юрий ТАТАРЕНКО, специально для «Новой Сибири»
Все пьесы Игоря Муренко можно прочитать здесь https://proza.ru/avtor/armariyn
Комментариев нет:
Отправить комментарий